Один из наиболее эффективных способов покорить сердце и кошелек зрителя - наделить старую форму новым смыслом. Этот новый смысл должен нарочито контрастировать со смыслом предыдущим, рождая, в последствии, ситуацию концептуальной и эстетической щекотки. Такая щекотка неизбежна, ведь зритель сталкивается, по сути, с благим обманом, спровоцированной дезориентацией на почве рассыпающихся стереотипов.

Представим кино: По лесной опушке идет фашист в шлеме. Мы видим фашиста и невольно представляем багровые небеса, укрытые густым дымом кострищ, на которых сгорают миллионы пейсов. Мы вспоминаем гитлеровский кулак и торжественное «Зиг Хайль!», топот сапог и кружащуюся с камерой Лени Рифеншталь, газовые камеры и рдеющие флаги Третьего Рейха над Берлином.

Все эти образы разделяют с каждым из нас легионы прочих людей, воспитанных на убеждении, что фашизм - это плохо. Стоит только появиться фашисту в кадре, а у нас уже готово для него стандартное отношение. Нас не волнует его персональная история, мы видим исключительно готовый каркас для негативного образа. Но это лишь начало фильма. Дальше случается самое интересное - фашист приласкал зайку, спел колыбельную белочке, обнял и чмокнул иудейского мальчика, случайно попавшего в этот густой лес. В наших головушках раздается озадаченный хруст. «Фашист не должен ласкать зайку, ведь фашист - злюка и гавно!», - думает среднестатистический крошка-зритель. Так или иначе, крошка-зритель обескуражен, дезориентирован, удивлен. Шоу работает и режиссер заслужил коробочку черной икры.

Аналогичный хруст раздается при виде «умной блондинки», «священника-порнографа», «ребенка-трансвестита» или «садиста с доброй душой». Что бы не говорил крошка-зритель, отрицая эффективность вышеописанного приема, эстетическое нечто, сотканное из взаимоисключающих параметров и характеристик - верный путь к успеху художника, верный путь попасть в зрительские сто очков.

Анатолий Ульянов